В наше время, когда вокруг столько неудачных, несчастливых семейных пар, говорить о любви как-то неловко. Да и само слово «любовь» истерто, опошлено, размазано о цинизм и развращенность современных нравов.

Кажется, что и любви-то уже давно нет, и не стоит вовсе поминать про нее, чтобы не быть освистанным. Но, как ни казалось бы, удивительным, недостоверным, надуманным, все-таки встречаются семейные пары, чья жизнь проникнута неподдельно нежным, трогающим до слез отношением друг к другу.

Это пронзительная история двух бесконечно любящих сердец, двух человек, которые, столкнувшись с тяжелейшим испытанием, сохранили верность друг другу, и только смерть смогла разлучить их. Хотя нет. Даже смерть оказалась бессильна перед их любовью. И даже после кончины супруга вдова чувствует связь с ним и ощущает его помощь.

В небольшой типовой квартире неподалеку от шумного Киевского шоссе в городе железнодорожников живет радушная гостеприимная семья: мама, две девочки и их бабушка. Если не знать подробностей их жизни, то можно подумать, что это самая обычная российская семья. Но есть одно обстоятельство, которое выводит их за рамки обычных семей. Мама девочек, Ольга Еремеева, — инвалид первой группы, фактически прикованный к кровати. А еще она вдова священника Андрея Еремеева.

Едва входишь в квартиру, как становится понятно — здесь живет человек с ограниченными возможностями. Здесь все переделано так, чтобы матушка Ольга могла передвигаться из комнаты в комнату на инвалидной коляске. В марте 20013 года Ольга овдовела. Все, что осталось ей — воспоминания о слишком рано ушедшем из земной жизни муже, и все то, что сделал он своими руками для любимой жены и дочек.

— У нас любовь, что называется, со школьной скамьи. Мы с ним познакомились в четвертом классе. Я пришла в другую школу, и меня посадили за парту с мальчиком, с Андреем Ломоносовым. Правда, потом оказалось, что Ломоносов это прозвище, которое он получил за потрясающие способности к точным наукам, а настоящая его фамилия — Еремеев.

О своей симпатии Андрей попытался рассказать Оле еще в седьмом классе: написал стихи в ее честь. Но Ольга была неприступна: незадачливый ухажер был отвергнут и осмеян. Но Андрей не сдался. Когда ни учились в девятом классе, он вновь сделал попытку завоевать сердце девушки: Оля сидела за партой впереди него, он дергал ее за косичку, а когда она оборачивалась, Андрей, потупив глаза, передавал ей очередную записку с новым стихотворным признанием.

Спустя год Оля, наконец-то снизошла до влюбленного поэта. Они начали дружить. Надежда Анатольевна, мама матушки, до сих пор помнит этот момент — как на звонок открыла дверь и увидела на пороге серьезного голубоглазого мальчика, одноклассника дочери. В первый момент гость засмущался и сильно покраснел, видимо, думал, что откроет Оля.

Но потом, справившись  с волнением, сказал: «Здравствуйте, я Андрей. Позовите, пожалуйста, Олю».  И с этого момента Андрей взял на себя всю мужскую работу в их доме: Надежда Анатольевна уже была вдовой, мужчин в семье не было. Совсем юный подросток повел себя по-мужски, взяв на свои плечи ответственность за эту семью.

Они поженились в 1996 году. После окончания школы Оля и Андрей вместе поступили в техникум, только на разные специальности. И на четвертом курсе учебы они решили расписаться. Им было по 18 лет. Родители были не против, но все-таки сомневались: не рановато ли, совсем еще дети, предлагали немного подождать.

Но молодые были непреклонны, они хотели быть вместе. 26 апреля 1996 года они стали мужем и женой, не только пред людьми, но и перед Богом: в один день они и расписались в ЗАГСЕ, и обвенчались.

— К венчанию мы подошли очень ответственно, хотя нас тогда нельзя было назвать искренно верующими. Но вот у меня было такое желание, интуиция, что ли, что надо венчаться. Он согласился. У него ни капли сомнения не было в этом решении. И тогда он первый раз в жизни исповедовался и причастился.

Весна, молодость, любовь. Им казалось, что впереди их ждет только счастье. Они планировали, планировали, планировали: детей… Нет, сначала купить квартиру. Денег нет, но это ничего — возьмем кредит… Потом — детей, обязательно! И дачу, чтобы было, куда их вывозить летом. И еще куда-нибудь съездить. И еще… и еще… Никто не мог даже предположить, что испытания, ожидавшие молодую счастливую семью в самом ближайшем будущем, перечеркнут все их мечты.

Наступила осень. Деревья теряли листву, за окном было пасмурно, шли дожди. В один из дней Ольга почувствовала, что у нее немеют пальцы. Сначала этому не придали значения — бывает. Но онемение не приходило, руки переставали ее слушаться.  Пришлось обратиться к врачу. И с этого началась другая жизнь этой семьи. Не жизнь — борьба за жизнь Ольги.

Они долго ходили из кабинета в кабинет. К одному врачу, к другому. Медики никак не могли поставить диагноз. Лечили то от одного, то от другого. Сложной диагностической аппаратуры тогда еще не было даже в Москве, откуда же взяться ей в маленьком провинциальном городке?

Диагноз ставили наугад. Может, вот это, может вот то. Попробовали, полечили — не стало лучше. Ну, давайте тогда вот это. И так продолжалось месяца два. То витамины, то уколы, то физиотерапия, но молодой женщине становилось  хуже и хуже. В конце концов, Надежда Анатольевна выбила направление в Москву, где ее дочери и поставили точный диагноз: доброкачественная опухоль шейного  отдела спинного мозга.

— Помню, сижу я в кабинете, — рассказывает Надежда Анатольевна, — врач передо мной, женщина. Я спрашиваю: «Что с моей дочерью?» А она так пристально посмотрела на меня и спрашивает: «У вас есть еще дети?» Меня как холодной водой обдало. «Почему вы об этом спрашиваете?» — и она мне говорит: «Ваша дочь к весне умрет». Я чуть не закричала: «Как?! Почему?!» И она мне начала рассказывать, что у нее тяжелое заболевание спинного мозга, которое прогрессирует, это заболевание приводит к смерти, а помочь они ничем не могут. А все, чем ее лечили до этого, только стимулировало развитие болезни.  И добавила: «Если вы мне не верите, то сходите к заведующему отделением, он вам скажет то же самое». Конечно, я тут же пошла к заведующему, и он повторил все слова этого врача: помочь не могут, готовьтесь.

Надежда Анатольевна не помнила, как доехала до дома. Всю дорогу она рыдала, и когда  вошла в квартиру, то на ней, что называется, не было лица. Андрей был дома и, едва взглянув на тещу, сразу понял, что произошло что-то нехорошее, и спросил:

«Что там?» Надежда Анатольевна не стала ничего скрывать, посчитала, что муж дочери должен знать правду.  Рассказала все: Оля тяжело больна, к весне должна умереть. И тогда, поддавшись горю, она сказала зятю: «Ты думай сам, ты еще молодой, тебе надо жить. Если ты захочешь, то можешь уйти. Мы сами как-нибудь справимся».

Реакция Андрея была неожиданной: от услышанного он аж подпрыгнул. Зарыдал и сквозь слезы ответил: «Да как вы могли такое обо мне подумать? Я на руках ее по врачам носить буду! Она одна у меня, другой мне не надо!» 18-летний мальчик, почти ребенок, взвалил на себя ношу, которая была бы не под силу многим зрелым мужчинам. Он исполнил свои слова — до последнего вздоха он был верен своей любимой жене, не отходил от нее, поддерживал и делал все, чтобы облегчить ее страдания.

Болезнь Ольги поменяла жизнь ее близких полностью, причем не только в бытовом плане, но и в духовном. Сейчас и матушка, и ее мама говорят, что именно эта болезнь стала причиной их воцерковления.

Надежда Анатольевна была из обычной светской семьи и никаких основ веры своим двум дочерям не прививала. После того, как ее муж скончался от рака, она стала захаживать в церковь поставить свечку — на всякий случай, иногда брала с собой дочерей, но ни о какой искренней вере не могло быть и речи. Можно ли было назвать их верующими в душе? Вряд ли. Они были «как все». Захожане, и то с натяжкой.

Надежда Анатольевна чувствовала себя совершенно беспомощной, беззащитной в этой ситуации — спасти дочь могло только чудо. И она пошла в храм — просить чуда.

Вскоре Ольге сделали первую операцию. Восстановление шло очень тяжело — девять месяцев на кровати, почти без движения. Мама и муж поочередно дежурили у ее постели, поворачивали, кормили, делали массаж, ухаживали и не теряли надежды на то, что Оля поправится.

Знакомые и родственники жалели Андрея, не раз его уговаривали развестись с тяжело больной женой, начать новую жизнь, ведь он еще так молод. Зачем гробить свои лучшие годы на выхаживание безнадежно больной женщины, когда вокруг полно здоровых? А с этой ни детей не будет, ни простого человеческого счастья. Но Андрей на такие предложения отвечал, что Оля у него одна, другой не будет.

Надежда Анатольевна поехала к одному священнику в Заиконоспасский монастырь, о котором говорили, что он большой молитвенник. Выслушав ее, священник сказал, чтобы она молилась и постилась за дочь, и она будет жива. Надежда Анатольевна вернулась полная решимости вымолить дочь.  А потом Андрей попал на исповедь к тому же священнику, который дал наказ Надежде Анатольевне молиться за дочь.  От исповеди он вернулся потрясенный:  духовник сказал ему, что он должен стать священником. Для Андрея это был шок: он только-только начал воцерковляться, он многого еще не знал, и вдруг — священство. И на какой-то период он даже стал реже ходить в храм, потому что боялся, что он придет, и его возьмут и рукоположат, а он не чувствовал себя готовым к священству.

Мы все стали посещать воскресные богослужения, начала поститься. Было это чудо или нет — Оля окрепла и встала на ноги. И тоже начала ходить в храм.

Та первая операция прошла, вроде, успешно, но, как выяснилось потом, радоваться особо было нечему. В прогнозах врачи были крайне осторожны — они не могли предсказать, как поведет себя опухоль.

Ольге сразу предложили инвалидность, но она отказалась — в ее представлении получить инвалидность означало согласиться со своей неполноценностью, поставить крест на нормальной жизни. Она не могла смириться с тем, что ее будут называть инвалидом. Но если на это посмотрели как на последствия нервного потрясения, то о другом предупредили сразу и безапеляционно: рожать нельзя!

— Когда я выписывалась, старенький профессор сказал мне: «Оля, я все понимаю, ты молодая, замуж и все такое, но мой тебе совет: не рожай как можно дольше. Как только ты родишь, будет рецидив опухоли, поверь моему опыту». Ну что значит «не рожай»? Тебе нет еще и двадцати, а тебе говорят, что о детях ты можешь забыть? Каково это слышать молодой девчонке? Нет, конечно, я не кинулась беременеть сразу, мы выждали более пяти лет. Опухоль вроде не проявляла себя, и мы рискнули — через шесть лет у нас родилась Аня.

Рождение дочери как будто придало сил молодым супругам: может, все не так уж и плохо? Может, Господь смилуется и подаст Ольге исцеление или хотя бы долгую жизнь? Андрей каждое воскресенье был в храме. Помогал, чем мог, пономарил.

Лесная тропинка, ведущая к монастырю, вся сплошь  состояла из корней вековых деревьев, которые мешали при ходьбе. И Андрей, вооружившись топором, расчистил лесную тропу, построил мостик через канаву, сделал ступени с железнодорожной насыпи, для того, чтобы прихожанам было удобнее добираться от станции до монастыря.

Время шло, и скоро стало ясно: медики не ошиблись. Ольга опять стала плохо себя чувствовать: начался рецидив. Это была расплата за счастье стать матерью. Все чаще в доме произносили слово «операция». А в один из дней Андрею еще раз предложили принять священство. И теперь он уже был согласен.

— Так получилось, что вторая операция и Епархиальный совет, на котором рассматривали его, как кандидата в священство, проходили в один день.  Я лежала под наркозом на операционном столе, а он был на комиссии. А через месяц его рукоположили. Это было в 2004 году, 15 апреля.

Через три месяца диакон Андрей Еремеев уже был священником. Первым местом его служения был Георгиевский храм в Долгопрудном. Потом были Казанский храм в Пучково в Наро-Фоминском районе, монастырь Зосимова пустынь, приход Веры, Надежды, Любови и матери их Софии в Кокошкино. Добрый и внимательный священник везде пользовался любовью прихожан. Да и как было не любить его: со всеми находил время перекинуться хоть словом, для каждой бабушки находил секундочку послушать о ее горестях, посочувствовать, пожалеть. Он как будто источал тепло и свет. Его так и звали: «батюшка-солнышко».

И никто-никто не знал, какую личную трагедию переживает молодой улыбчивый священник. Он никому не жаловался, не требовал к себе особого отношения или поблажек. О том, что его матушка тяжелый инвалид, узнавали много позже. Он не любил ныть, жаловаться, привлекать к себе внимание.

В общении с людьми у него всегда находилось место шутке. Я ему говорила: «Когда же ты посерьезнеешь?!!». А он мне отвечал: «Никогда!  Я такой — какой есть! Я не хочу цеплять маски и играть какие-то роли, люди всегда очень тонко чувствуют фальшь. Каждый должен оставаться  самим собой».

А мои дела были все хуже и хуже. В 2002-м родилась Аня, в 2004 была операция по поводу рецидива опухоли, как и предупреждали врачи. Потом наступило улучшение, и в 2006 родилась Маша, но вскоре опять был рецидив и опять операция. В роддоме меня не хотели брать с таким диагнозом. Помню, врач, которая меня принимала с Машей, начала мне выговаривать: «Куда мы вас возьмем с таким заболеванием?  Это же огромный риск, мне тут несчастные случаи в родах не нужны, зачем вы к нам приехали?»

А я ответила: «Ну, не возьмете, значит, на улице рожу и вам принесу». Бог послал дочерей. Нейрохирурги меня ругали, конечно… А на приходах никто ничего не знал. Все видели всегда улыбающихся молодых супругов с двумя маленькими детьми. Помню, одна женщина как-то даже сказала вскользь: «Молодые, здоровые, да какие проблемы у них могут быть?» Все так и думали — молодая счастливая семья. Когда узнали о моей болезни, у всех был настоящий шок.

А семья жила в режиме «от операции до операции». Но все это давало только временный эффект. Болезнь возвращалась, и с каждым разом состояние Ольги ухудшалось. В 2009 году ей было настолько плохо, что она уже не могла передвигаться самостоятельно. Ольгу водили за ручку, а если некому было вести, то шла, цепляясь за стены и едва переставляя непослушные ноги. И вот тут настало время вспомнить поговорку: сущность мужчины познается в беде и в нищете. В таких ситуациях, какая была в семье супругов Еремеевых, мужчины, как правило, не желая быть сиделками при больной жене, оправдывая себя тем, что они «мужики»,  в большинстве случаев испаряются — не выдерживают трудностей.

Никто не хочет тяжелой жизни. И на этом фоне поступок отца Андрея воспринимается еще более самоотверженным. Он добровольно взял на себя не только обычные мужские хлопоты по дому, но и всю домашнюю работу. Он был готов на все, лишь бы облегчить жизнь Ольге, лишь бы помочь ей, только бы любимая была рядом, только бы видеть ее глаза… Он научился стирать, готовить, гладить, шить. Водил девочек на кружки: танцы, английский, музыкальная школа… Он сидел в интернете, смотрел видеоуроки по плетению косичек: хотел научиться делать дочкам красивые прически. И научился, причем научился так, что даже учителя в школе замечали и говорили Ане: «У тебя, наверное, сегодня папа дома».

— Все, что он делал по дому, он делал с радостью. Он плел девочкам такие косички — просто загляденье. А какие пироги он пек! Не каждая хозяйка такие может испечь. У меня так не получалось, как он управлялся с хозяйством. Конечно, было очень тяжело: храм, службы, люди. А по возвращении домой надо заниматься хозяйством: стирать, готовить, убирать. Отдыхать ему было совершенно некогда. Работал на износ. В буквальном смысле — на износ, он очень сильно уставал, и это не могло не подточить его здоровье.

Он начал болеть. А по врачам особо не ходил — некогда. Прихожане несколько раз едва ли не силком отвозили его к врачу. Но эти визиты ничего не давали, потому что все говорили, что надо отдыхать, надо соблюдать диету, надо правильно питаться, надо высыпаться. Разве это было возможно? Помню, как он приехал от эндокринолога и сказал: «Она два часа говорила мне про диету. А какая у меня может быть диета? Надо кушать по часам, а у меня то литургия, и я весь день голодный, то пост — какая тут может быть диета?»

Последние два года отец Андрей много говорил о смерти. То ли он понимал, что со здоровьем совсем плохо, то ли предчувствовал. Но, так или иначе, он нередко возвращался к этим мыслям.

— Однажды он сказал мне, что не хотел бы пережить меня. Потом как-то посмотрел на нас так печально и сказал: «Как же вы без меня будете?» Дачу сам отделывал, и под осень, когда доделали печку и завезли дрова, сказал: «Вот, — видишь? — я все сделал, теперь можно и умирать».  Я отмахнулась от него, мол, ты что, тебе ли говорить о смерти, только дачу закончил строить…  Это я, наверное, вперед тебя уйду. А он мне: «Дача, если что, вам останется. А если ты первая, то мне она не нужна. Я ее делал для тебя, для детей. Если ты уйдешь первая, то я повешу замок и ездить сюда не буду. Если дети потом захотят, то будут пользоваться». А незадолго до кончины, буквально за пару недель он после молитвы сел на коленях, и говорит мне: «Оля, если что, знай — я перед тобой чист. У меня никогда никого, кроме тебя, не было».

Но при всем этом отец Андрей не давал себе раскисать и ныть. Он чувствовал себя счастливым: ведь рядом с ним любимая и любящая жена, и две замечательных дочки! Матушка жалела его и как-то раз сказала: «Бедный ты мой, какой же тяжелый груз тебе достался», — на что отец Андрей ответил: «Что ты! Я — самый счастливый человек на свете! Господь дал мне священство, а это самый большой дар от Бога в этой жизни для меня! Если бы не было тебя и твоих немощей – я бы не пришел ко Господу и твоя болячка – это цена моего священства!».

После операции в 2012 году врачи сказали матушке: «Мы вам помочь ничем не можем. Чем больше мы убираем опухоль, тем больше она растет. Поберегите свои деньги». И опять отец Андрей не опустил руки. Он начинает ремонт в квартире:  бригада рабочих расширяет двери, убирает лишние перегородки и пороги. Он словно чувствовал, что надо переделать квартиру так, чтобы Ольга, тогда еще ходившая на своих ногах, могла в ней свободно передвигаться на коляске.

— Батюшка очень ждал окончания ремонта. Он был очень вдохновлен, многое делал сам. Входная дверь — полностью его произведение. Он все делал с большой любовью, с большим старанием, потому что это  — для семьи. У него для нас всегда было все самое лучшее.  Конечно, ему очень хотелось посмотреть, что получится из этой затеи. Он часто сюда приходил, смотрел, как идут работы, очень радовался, что все делают хорошо. Но пожить в этой квартире ему уже не пришлось.

Вроде все складывалось в те последние дни неплохо, но Ольге было как-то тревожно. Она списывала это на напряжение, связанное с ремонтом, да еще и батюшка слишком часто стал говорить о смерти, это нервировало. «Закончим ремонт — будет полегче!», — успокаивала она себя. Но в конце февраля — новая напасть. Вся семья заболела вирусной пневмонией.

23 февраля 2013 года у батюшки появились первые признаки заболевания.  И тогда, еще в самом начале заболевания, он неожиданно среди ночи разбудил супругу и сказал: «Оля, крест мне поставь любой, только чтобы Спаситель был на нем красивый-красивый и объемный! Никакой фотографии не нужно — только дата рождения и смерти «. Матушка отмахнулась: «Спи ты, чего тебе в голову лезет!»  Через несколько дней отец Андрей был уже сильно болен, матушка несколько раз предлагала ему в больницу, но он не хотел оставлять ее, тоже болевшую. На Иверскую он служил свою  последнюю  литургию. С температурой 39, едва держась на ногах, он пошел служить. Прихожане рассказывали, что его проповедь в тот день полностью была посвящена любви. Он говорил так проникновенно, что многие плакали.

В больницу батюшка согласился лечь, когда уже стал задыхаться. Когда он уходил из дома в тот, последний раз, и у подъезда его  ждала «скорая»,  у матушки было предчувствие, что он уходит навсегда. До сих пор она сожалеет о том, что не успела попрощаться с ним. «У меня такое чувство, что я тебя больше живого не увижу», — сказала она отцу Андрею в их последнем телефонном разговоре. На следующий день состояние отца Андрея ухудшилось настолько, что его перевели в реанимацию. А 5 марта матушке позвонили и сообщили, что отец Андрей умер.

— Все получилось так, как я ему сказала. Мы, действительно, поговорили с ним последний раз, и живого я его больше не видела. Только в храме, когда уже поставили гроб на ночь, когда все разошлись и остались одни священники, с его лица сняли воздух, чтобы я могла увидеть его в последний раз. Лежал, как будто спал. И лицо было спокойное, он как будто успокоился. Все тревоги, все заботы остались в этой жизни.

Эти три дня, прощание, похороны — все пронеслось, как в тумане. Надежда Анатольевна вспоминает, что Ольга плакала очень мало. Она улыбалась, молилась, читала каноны , вроде была спокойной, и Надежда Анатольевна даже сказала дочери, что неприлично вдове улыбаться.

— А у меня была Пасха в душе  и в голове звучали слова стихиры: « Что ищите Живаго с мертвыми..».  У Бога все живы — и я твердо чувствовала, что он живой и ему там лучше! …Очень долгое время все ждала телефонного звонка от батюшки, хоть бы словечко услышать!

А когда через два месяца приехали на дачу, как только открыли калитку, матушку «прорвало»: здесь все напоминало об отце Андрее. Она рыдала целый месяц и все время прислушивалась, ждала, что вот-вот откроется калитка, и войдет он. Пройдет в прихожую, обнимет девчонок и скажет: «Я приехал!»  Время шло, прошло лето, наступила осень. Но калитка так и не отворилась…

— Говорить о нем можно бесконечно. Он за свою короткую жизнь сделал столько, сколько и двадцать обычных человек не сделают. Люди видели от него только добро, только заботу. Он был человеком, несущим радость. При том, что у него самого была вот такая нелегкая жизнь. Он ради нас пожертвовал собой, ведь ему ничто не мешало уйти еще тогда, в самом начале, построить собственную жизнь, забыть обо мне и спокойно жить. Но он не сделал этого. Он пожертвовал собой ради меня. Если бы не он, меня уже давно бы не было на свете. Он действительно, носил меня на руках, как и сказал. Он был образцом христианской любви…

Тихо тикают настенные часы, на плите шумит чайник. Матушка Ольга смотрит в окно, словно видит в нем свою прошлую жизнь с отцом Андреем.

— Я хочу к нему, — вполголоса говорит она. — Знаю, что ему там хорошо. Без него очень тяжело. Мы были продолжением друг друга. Я просто жду, когда придет мое время, чтобы встретиться там с ним и больше уже не расставаться…

Лилия Малахова

Благотвортительный фонд имени иерея Даниила Сысоева выражает благодарность фотографу Алексею Похабову за проведенную фотосъемку семьи матушки Ольги Еремеевой