Предложение съездить в Центр трансплантологии и искусственных органов было неожиданным. Обычно вопросы для интервью я пишу заранее, но тут я не имела ни малейшего представления о том, с кем буду говорить, о чем буду говорить, как буду говорить. Отдавшись на волю Божию и журналистское везение, я отправилась в путь. И было что-то странное в этом моем путешествии: как по маслу — электрички, поезда метро и трамваи как будто ждали меня, никуда не торопясь, я продвигалась в сторону Центра, и только в автобусе меня постигло досадное происшествие: мне неправильно назвали остановку, на которой надо было выходить, и я проехала две лишних.
«Ну вот, теперь придется две остановки идти пешком!», — огорченно думала я, двигаясь вдоль высокого забора и от нечего делать разглядывая здания за ним. «Интересно, что за учреждение?» — подумала я, пройдя метров 50, и тут же прочитала на фасаде: «Центр трансплантологии и искусственных органов». Вот так так. Оказывается, неспроста я проехала две лишних остановки. Так и должно было быть!
Первым человеком, который попался мне на глаза, когда я вошла на территорию Центра, был мальчик лет девяти в пластмассовом богатырском шлеме и с таким же пластмассовым мечом в руках. Он играл во что-то свое около раскрашенной деревянной скульптуры. В первый момент я даже подумала, что он забрел сюда случайно, но когда парнишка повернулся ко мне лицом, все стало ясно: на сгибе локтя у него катетер. Это пациент.
Институт трансплантологии в нашей стране появился в 1969 году. Много воды утекло с тех пор, медицина сделала большой прорыв в области трансплантологии. Среди тех, кто нас окружает, людей с пересаженными почками или печенью намного больше, чем вы думаете. Ежегодно в стенах этого центра проводится порядка 5000 пересадок почек и более 2000 пересадок сердца, помимо них — пересадки кишечника, сердечно-легочного комплекса, поджелудочной железы, корректирующие операции, а едут сюда со всей России и из стран бывшего Союза.
Минута ожидания, и к проходной выходит мой «экскурсовод» по центру — Елена Михайловна Горская. Вместе мы проходим в больничный храм в честь преподобного Серафима Саровского. Этот храм представляет собой помещение внутри фойе, ни золотых куполов, ни колокольни. Он — часть центра. Совсем маленькое помещение, где по максимуму с пользой задействовано пространство. Вряд ли в нем поместятся более 20 человек — от солеи до стены не больше двух метров.
На наших рейсах атеистов нет!
Помните такую шутливую картинку из интернета? Она очень верно отражает то, что происходит с убеждениями тех, кто попадает в стены этого заведения. Оказавшись на грани, все, буквально все вспоминают о Боге, вере, традициях предков: католики, православные, буддисты, баптисты, мусульмане, атеисты…
Подтверждение этому — все время, пока мы беседовали, в храм кто-то да заходил. Подавляющее большинство из зашедших не знают, кому надо ставить свечку, не знают, что за святые на иконах, женщины в брюках и без платков, они все время спрашивают: А это кто? А куда свечу поставить? А я креститься не умею — ничего? Но от сюда не выгоняют никого. Елена Михайловна не смотрит на одежду — она смотрит в глаза и в стотысячный раз совершенно спокойно объясняет, что свечу можно поставить на любой из подсвечников, что креститься надо вот так, и что на иконе святитель Николай Мирликикйский.
— Чудотворец? — тревожно уточняет мужчина, боясь поставить свечу «не туда».
На мой вопрос, влияет ли то положение, в котором оказываются больные и их родственники, оказавшиеся здесь, на их религиозные убеждения, Елена Михайловна уверенно отвечает:
— Конечно! Здесь все становятся верующими. А куда еще-то? Ведь уже все, ты у последней черты. Понятно, что хирурги будут работать, но ведь не известно, чем закончится. А вдруг будет отторжение органа? Или сердце не выдержит? Да мало ли, что может быть во время операции, это же не шутка — пересадить сердце или печень. Да, тут все вспоминают о Боге. Вы сами видите — только откроешь храм, как идут, идут и идут.
— Да, мы сразу вспоминаем о Боге! — неожиданно подключается к разговору женщина средних лет, зашедшая в храм с девочкой-подростком. — Потому что больше уже не к кому. Ходим и молимся за своих близких.
В ее голосе слышна переживаемая трагедия. Я не стала расспрашивать, кто и по какому поводу у нее здесь лежит. Я смотрела, как она пишет записки и оставляет их в ящичке — завтра будет молебен и их заберут в алтарь… Перекрестившись, женщина с дочкой уходят, но им на смену тут же приходят новые посетители. У людей горе. И они идут сюда с последней надеждой. За ними приходят еще… Не каждый городской храм может похвастаться таким количеством посетителей за день.
Крещения и соборования здесь проходят просто конвейером. Бывает так, и не редко, что сделали пересадку, а орган не работает, идет отторжение. И человека крестят сокращенным чином «страха ради смертного». Проходит неделя, другая, спросят потом — ну как там вот такой-то, которого крестили-то? Живой? Живой, идет на поправку, готовится выписываться домой. Такие вот обычные чудеса. У сотрудников храма они не вызывают никаких экзальтаций, никакого восторга — все так и должно быть. Должен же человек получать просимое.
Православный храм привлекает многих. Сюда заглядывают и язычники, и иудеи, и буддисты, и мусульмане. Но нет, креститься они не спешат. Просто заходят, смотрят, могут посидеть на богослужении. Бывают случаи обращения, но не так часто, чтобы говорить о том, что прямо вот все принимают православие. Очень много мусульман крутится около храма. Не крестятся, но за святой водой приходят — в святую воду они верят. В палатах некоторые мусульмане совершают намаз. Тут не разделяют пациентов по религиозному признаку — в одной палате лежат и мусульмане, и католики, и православные, и иудеи… Как-то уживаются.
«А как же мы пенсию будем получать?»
Контингент пациентов разнообразен: младенцы, дети, взрослые. Сюда едут со всей России. Помимо пересадок печени, почек, поджелудочной железы, сердца здесь проводят операции шунтирования, ставят искусственные клапаны, устраняют покрои сердца, не требующие пересадок. Все пациенты попадают сюда по квоте и лежат в НИИ бесплатно. Лежат — не то слово. Многие здесь живут годами в ожидании подходящего органа. Орган может прийти в любой момент, и тогда приходится срочно класть пациента на стол, времени на дорогу нет. Орган «живет» всего около суток. Елена Михайлона рассказывает удивительные для стороннего человека истории:
— Очень много родственных пересадок. Да, донорский орган приходится ждать долго, иногда годами. У нас донорство в зачаточном состоянии. В Европе католическая церковь поощряет донорство и завещание людьми своих органов для трансплантации. У нас это не развито вообще. Бывает так, если нет возможности ждать, что кто-то из родственников соглашается отдать свою почку или часть печени больному. Это ускоряет пересадку и в плане приживаемости у таких пересадок шансов больше. Особенно часто матери отдают свои органы детям.
Но бывают и очень странные случаи, объяснить которые просто невозможно. Например, была у нас семья с ребенком, из какой-то глубинки, кажется, из-под Вологды. Семья из неблагополучных. Ребенку требовалась пересадка сердца. Они получили квоту, их тут обследовали, сказали, что да, можно пересаживаться. Они уехали домой ждать очереди, а когда очередь подошла, им звонят, чтобы приезжали, а они говорят, что передумали и не приедут. Как же так, почему? Мы все были в шоке. А оказалось, что они боялись потерять пенсию по инвалидности, которую получали за ребенка. Так и сказали: «Мы же тогда не будем пенсию получать, на что мы будем жить?» Вот так.
Чудес тут много…
За годы, проведенные в центре, сотрудники храма столько повидали всяких событий, что могут рассказывать о них часами. Просто удивительно — их память удерживает имена, мельчайшие подробности событий, бывших много лет назад. Наверное, потому, что за каждым таким событием — судьба, жизнь и смерть людей, о которых они говорят «Мы уже как родные».
— А помните Владимира? — говорит Инна.
— Конечно, — кивает головой Елена Михайловна. — Приехал к нам сюда крупный чиновник. У него здесь хирургом работал хороший знакомый, и он обратился к нему со своей проблемой: на спине у него появилось новообразование. Знакомый посмотрел его и сказал, что надо ложиться на удаление. Владимир сказал, что у него много дел, и он приедет через год, а его знакомый ответил, что как бы не было поздно через год. А как раз в то время стоял вопрос о передаче Толгскому монастырю Толгской иконы Божьей Матери, которая находилась в музее. И никак музейщики не хотели ее возвращать. И Владимира «сверху» попросили решить этот вопрос.
Он год ходил по кабинетам, у кого только не был. Он был даже готов стоять на коленях перед директором этого музея. Целый год он добивался передачи иконы. Казалось, что результата не будет. И вдруг совершенно неожиданно музейщики соглашаются на передачу. Икона вернулась в монастырь.
За оказанное содействие Владимира наградили от Патриархии путевкой в Бари к мощам святителя Николая. Как он сам потом рассказывал — едва войдя в базилику, он разрыдался. «Я никогда в жизни так не плакал, — рассказывал он. — Я военный, мне не положено так плакать, но я ничего не мог с собой сделать — припал лицом к стеклу и рыдал, и просил исцеления.» Владимир приехал сюда на консультацию по поводу своего заболевания. Но, при первом же осмотре его друг развел руками: «Тебе здесь делать нечего. Пропала твоя опухоль!»
Много случаев, когда верующие родственники вымаливают своих больных, которые, казалось бы, были совершенно безнадежны. Помню одну осетинскую семью — они привезли своего сына, наркомана, на пересадку сердца. Наркоманов сюда вообще часто привозят — у них от наркотиков проседают клапаны, восстановить это не возможно, только пересаживать. Он был атеистом. А жена и мать — верующие. Они очень молились за него, а он был плохой-плохой, умирал. Вымолили. Он перенес операцию, стал поправляться, стал ходить к нам сюда, а сейчас уже хочет алтарничать в другом храме.
Была здесь и женщина с Севера, Алия. В Якутии верующих православных мало, в основном местные жители язычники. Кроме проблем с почками у нее была еще и проблема с сердцем, это часто бывает у таких пациентов. И вот, когда она еще была у себя дома, и не знала, что с ней будет, потому что положение было очень серьезное, приснился ей какой-то старичок, который так хорошо поговорил с ней и сказал, что все будет хорошо. Этот сон запал ей в душу, она приняла крещение, в церкви ей и рассказали, что за старичок приходил к ней — она узнала его на одной из икон — преподобный Серафим Саровский.
Потом пришло время ложиться на пересадку, они долго думали, куда поехать, рассматривали разные варианты. Решили сюда. Они приехали, и Алия, теперь уже в крещении Ксения, узнала, что здесь храм в честь преподобного. И они поняли, что батюшка Серафим привел их сюда, что все сложится хорошо. Ей сделали пересадку, лет восемь уже прошло. У них все хорошо.
Хорошо помнят здесь Давида. Давид, еврей по национальности, и тяготел он к вере предков — иудаизму Но был женат на православной еврейке, которая молилась за него. И вот в какой-то момент у него находят тяжелейший порок сердца. Его кладут сюда на пересадку сердца. Конечно, он переживал, его жена ходила в храм и молилась за него. И он сам стал захаживать на богослужения, слушал, спрашивал потом, задавал вопросы по православной вере, и в конечном итоге он решил креститься. Но отец Анатолий Берестов предложил ему подумать еще — все-таки крещение для иудея это очень серьезный шаг.
Тот согласился, но очень скоро отца Анатолия прямо со службы вызывают в палату срочно крестить Давида: пришло донорское сердце, надо оперироваться. Батюшка его окрестил страха ради смертного, сокращенным чином, и ушел на службу. А через несколько часов стало известно, что Давида на операцию не взяли. Перед тем, как положить его на операционный стол, его решили еще раз посмотреть на УЗИ, и обследование показало, что порок сердца исчез. Как будто его и не было. А ведь несколько медицинских учреждений независимо друг о друга его видели, и по всем результатам анализов он был! И чтобы пациента фактически сняли с операции — ну это нонсенс. Таких случаев по пальцам пересчитать за всю историю центра. Вот такие чудеса. Давид прожил потом еще несколько лет и скончался по причине, не связанной с сердцем.
Был у нас еще такой Владимир. У него начались проблемы со здоровьем, а он был не верующий. И вот речь, в общем-то шла о том, что жить ему осталось чуть-чуть. Он, конечно, был очень печален, и во в таком состоянии ему снится сон: идет старичок какой-то. а дети кидаются в него грязью. Потом этот старичок подходит к Владимиру и спрашивает: «Ну, а ты почему не кидался?» Тот ответил, что, мол, не могу. И старичок ему говорит: «Ну, за то, что ты меня пожалел, я тебя тоже пожалею». И ситуация сложилась так, что ему дали квоту на пересадку, он приехал сюда, его прооперировали. А в том старичке он узнал Серафима Саровского.
Небесный куратор
Слушая рассказы о тех интересных случаях, которые происходили здесь с людьми, я в какой-то момент поняла, что практически все они так или иначе связаны с преподобным Серафимом Саровским. Еще до того, как пациенты попадают сюда, он многим из них являлся во сне, утешал и даже давал указания. Большинство из больных совершенно далеки от религии, и только оказавшись в стенах института и заглянув в храм и увидев иконы, они признают в преподобном Серафиме того самого странного старичка, приснившегося им когда-то.
— Отец Анатолий Берестов, который сам врач, прекрасно понимал необходимость создания больничных храмов. Именно он стал, как говорят, продвигать эту идею и наш храм если не первый, то один из первых в стране, которые были открыты при лечебных учреждениях. Поначалу на храм не давали разрешения. Отец Анатолий долго добивался права открыть храм, ходил по кабинетам, а дома молился перед иконой преподобного Серафима Саровского. Он лично общался с Валерием Ивановичем Шумаковым, который 34 года возглавлял наш центр. Валерий Иванович был крещеный, но, насколько я понимаю, не воцерковленный. Он вообще сделал очень много добра людям, помимо того, что он оперировал, причем последние два года жизни с кардиостимулятором на сердце, он много помогал людям в быту, в жизни. И он разрешил открыть здесь храм. Наверное, за все эти годы, повидав людского горя, он понимал, что храм нужен. Выделил помещение.
Отец Анатолий сам лично беседовал с заведующими отделений, чтобы они не препятствовали пациентам посещать храм, и чтобы священник мог приходить в палаты для окормления самых тяжелых больных. Первое время служили в голых стенах. Это была какая-то комната для инженеров. Не было ничего: ни алтаря, ни росписи, ни подсвечников. Несколько икон висели на стенах, и одна из них — образ Серафима Саровского, тоже пожертвованная в храм. Этот образ был написан сестрами Дивеевского монастыря к прославлению преподобного в лике святых и освящен на его мощах. Потом сюда пришел художник и предложил свои услуги. Не за деньги — во славу Божию он расписал весь храм, написал иконы для иконостаса и даже, занимаясь плотницким делом, он соорудил вот эти скамьи, на которых мы сидим. Здесь практически все сделано его руками. Не взял ни копейки. Такое было у него желание. Теперь за каждой литургией поминают как основателя и благоукрасителя святаго храма сего раба Божия Игоря.
Елена Михайловна вспоминает случай, бывший еще в 1996 году, когда храм только-только открыли и люди в него почти не заходили. Отец Анатолий сам ходил по палатам, беседовал с пациентами, рассказывал о вере и Боге. И вот в один день ждали, что на исповедь и причастие придут 11 человек, которым предстояла операция. Но пришли только 10. Один передумал. И случилось так, что все десять благополучно перенесли пересадку, а тот, одиннадцатый, который передумал, не перенес — умер прямо там, в институте, чуть ли не во время операции. Это событие так потрясло и персонал, и самих больных, что приток прихожан резко увеличился. Эту историю 20-летней давности тут рассказывают из поколения в поколение в качестве назидания.
Храм потихоньку преображался, на скудные пожертвования пациентов практически ничего нельзя было купить. Все иконы, висящие в храме, — жертва от пациентов и их родственников. Потом нашелся меценат и выделил денег на утварь. Храм обрел завершенный облик. Конечно, у него никогда не будет колоколов, богатой утвари, золоченых крестов. Его роспись не шедевр живописи, но на это особо и не обращаешь внимания: это народный храм, и главное — что он есть, что в него можно войти, поставить свечу, помолиться перед иконами за жизнь и здоровье своих близких. Нет, не буду писать об особой благодати, он не благодатнее других храмов. Просто здесь аккумулированы человеческие страдания.
Здесь любая из молитв — о здравии тяжко болящих, о тех, кто каждый день находится на грани жизни и смерти и не знает, наступит ли для него следующее утро. И образа в нем — Луки Войно-Ясенецкого, Иоанна Кронштадтского, Серафима Саровского — тех святых, которым еще при жизнь была дарована благодать вымаливать болящих. И сюжеты настенной живописи так или иначе тоже связаны с моментами исцелений: исцеление Гадариинского бесноватого, воскрешение Лазаря, исцеление прокаженных. Но все-таки, «главным» святым этого храма остается Серафим Саровский. Уж больно много случаев его чудесной помощи, полученной пациентами, хоть летопись составляй. И подтверждение тому — подношения к иконе святого: цепочки, крестили, кулончики, обручальные кольца, перстни, висящие в киоте.
— Это от благодарных пациентов, — поясняет Елена Михайловна. — Люди в самых безнадежных случаях получают помощь от преподобного. Сначала у нас не благословляли такие дары, но потом люди стали просто требовать, чтобы разрешили вешать к иконе колечки, крестики, цепочки. И отец Анатолий разрешил. Да, молятся все, даже неверующие, и говорят, что чувствуют что-то такое, что дает им уверенность в благополучном исходе операции. И вот, у нас даже есть такая композиция, посмотрите. Тоже пациент сделал.
В деревянном киоте за стеклом — икона «3 D»: объемная миниатюра, изображающая преподобного, молящимся на камне в лесу. Лес сделан из веток, фигура Серафима Саровского вырезана из дерева, рядом пенек с топором…
— Батюшка Серафим — наш куратор. Очень многих он привел именно сюда, и люди вышли от сюда здоровыми. Если уж не совсем здоровыми, то живыми. Молятся ему. Всякие случаи бывают, и молятся наши пациенты преподобному Серафиму.
Легенды института
Нет, речь не о пещерах и призраках. За все время существования института среди десятков тысяч человек, побывавших в его стенах, есть несколько, которых знают все. О двух из них я и расскажу.
Наша Аллочка — именно так называют здесь краснодарскую журналистку Аллу Гридневу. Молодая журналистка после гриппа, перенесенного на ногах, получила тяжелейшее осложнение на сердце. Она просто умирала. Врач из института, который оперировал ее, вспоминает, что увидел пред собой молодую женщину с лицом зеленого цвета. Как раз тогда СМИ раздули скандал, трансплантологов обвиняли в том, что они похищают людей и едва ли не в подворотнях вырезают у них органы, и Алле пришлось ждать операции два года. Ее прооперировали в 2004 году, а два года спустя Алла вышла замуж и родила ребенка.
Вторую многолетнюю пациенту института тоже зовут ласково: Леночка. Ей скоро 42 года. Первый раз в институт ее привезли родители, когда ей исполнилось 17 лет. После неудачной операции на мочеточниках оказались поражены почки, требовалась пересадка. Во время первой операции почка не запустилась прямо на операционном столе: оторжение. Через полгода вторая операция и такой же финал: отторжение прямо на операционном столе. Как выяснилось, у Лены организм не способен принять ничего чужеродного. Приговор: всю жизнь на гемодиализе. До конца. И она живет без почек. Без обеих. 25 лет на гемодиализе. Три раза в неделю она приезжает в институт на процедуру очищения крови. При этом она еще умудряется петь и читать на клиросе и даже ездить в паломнические поездки.
Отец Даниил
Отца Даниила Сысоева здесь очень любят и помнят. Он служил здесь вместе с отцом Анатолием с 2001 по 2006 год.
Еще в самом начале своего дьяконского служения он считал трансплантологию неприемлемой для христиан. Даже, когда по новостям узнали, что в НИИ трансплантологии отец Анатолий Берестов открыл храм, он скептически отнесся к этой новости.
Отец Даниил был человеком, для которого правда Божия всегда ставилась на первое место. Он говорил, что Бог всегда поправлял его в тех случаях, когда он ошибался или заблуждался в своих суждениях. Так вышло и с трансплантологией. Сразу же после рукоположения по провидению Божьему он стал нести священническое послушание в больничном храме при Центре. И он тоже говорил, что преподобный Серафим Саровский привел его в этот храм.
Уже с первых дней служения он убедился, как заблуждался ранее и как сильно действует промысел Божий везде и всюду. Сколько удивительных чудес и исцелений ему пришлось там наблюдать, и сколько душ было обращено к Богу, прежде прошедших через горнило страданий и болезни. Этот малюсенький храм, где батюшка служил раз в неделю на протяжении почти пяти лет, стал особым средоточием чудес в его жизни. Всегда после службы в храме он возвращался домой окрыленным с новыми удивительными историями пациентов института.
Его фотографии висят на стене в трапезной, на прилавке за ящиком — его книги.
Лена хорошо помнит его:
— Он часто говорил очень быстро, торопился поделиться с людьми своим опытом и знаниями. Как-то мы попросили говорить его чуть-чуть помедленнее, а он сказал: «У меня мысли рождаются и рождаются в голове, я тороплюсь их высказать, пока не забыл». Он все время торопился, как будто боялся не успеть.
— Вот здесь у нас библиотека, — показывает на стеллаж, битком забитый духовной литературой, Елена Михайловна. — Это для тех, у кого нет возможности купить книгу. Они могут прийти, взять литературу, почитать, вернуть обратно. Библиотеку пополняют сами люди, приносят что-то свое. Много детской литературы, у нас же тут большое количество детей лежит, особенно с врожденными пороками сердца. Многих тут крестят пред операциями. А особым спросом пользуется вот эта книга: «Почему ты еще не крещен?» Автор — отец Даниил.
К нашему чаепитию присоединяется еще одна работница храма, Римма. Узнав, что я здесь по заданию матушки Юлии, радуется, как ребенок:
— Я так хотела с вами увидеться! Елена Михайловна предупреждала, что вы приедете, я так боялась опоздать!
Мы пьем чай, продолжаем разговор. Римма рассказывает личные истории, как по молитве отец Даниил посылал ей помощь в житейских ситуациях. Удивительно — больница, где стены пропитаны человеческими страданиями, но уходить от сюда не хочется. Светлый храм, светлые люди, необыкновенная душевная обстановка. Четыре часа разговоров пролетают как один миг. Не без сожаления я благодарю своих собеседниц и покидаю гостеприимную трапезную. Может быть, еще увидимся.
Лилия Малахова
15 июля 2016 г.
