Отец Сергий родился в 1960 году. Его семья, как могла, в то время хранила традиции православия, в доме всегда были иконы, мать, воспитанная набожной и благочестивой бабушкой,  помнила и чтила все церковные праздники. Отец будущего пастыря был менее расположен к религии и не отличался особым благочестием, но тем не менее, Бога всегда помнил, и в тяжелые минуты молился, как мог, при этом его молитва состояла всего лишь из одного слова: «Господи!» Так простой деревенский мужик выражал все свои религиозные чувства. Но, несмотря на такую обстановку, несмотря на то, что с раннего детства три брата в какой-то мере соприкасались с верой, путь отца Сергия к настоящему воцерковлению был долгим и непростым.

Сергей после окончания школы получил профессию строителя токаря, отслужил в армии, работал, попутно увлекся спортом — боксом, и даже участвовал в соревнованиях. Несколько раз он пробовал устроить личную жизнь, но не складывалось — и так до тридцати четырех лет он проходил холостяком. Приобщаться к вере он начал в  период бурного восстановления храмов, в 90-х годах. То время отмечено массовым приходом людей к вере, и среди этих людей оказался и Сергей Чистяков. Прошло короткое время от начала его пути на церковном поприще до того дня, когда он осознал, что хочет посвятить Богу не часть своей жизни, а всю жизнь. И он поступает в семинарию.

В 1994 году он, уже учась в семинарии, познакомился с будущей супругой Ириной, работавшей учительницей. Ирина как раз на тот момент остро испытывала необходимость в духовной поддержке, она только-только начала приобщаться к вере, и знакомство с семинаристом пришлось как раз кстати — у молодых людей нашлось много общих тем для разговоров и интересов. Тот факт, что Сергей был семинаристом, вызвал у Ирины некоторую настороженность: вера верой, но становиться женой священника, матушкой, было немного страшновато. И поэтому, когда Сергей сделал ей предложение, она попросила время для обдумывания.

«Я думала дня два, — рассказывает матушка. — Священнической жизни я совсем не знала, и это немного пугало. Мне казалось, что это что-то особенное, что это какая-то иная жизнь, и что меня в ней ждет — неизвестно. Но с другой стороны — я всегда мечтала о деревенской жизни, на природе, с животными… Я всегда очень любила животных. И я подумала — вот, мне дается такая возможность. Господь дает мне то, что я хотела. И я дала согласие на брак».

После рукоположения в сан священника 27 марта 1994 года отец Сергий получил направление на приход, где его уже давно ждали настоятелем: в местном храме на своей родине, Подольском районе Московской области в селе Васюнино.

Приход был очень маленький, держался за счет дачников. Доходы соответствовали посещаемости, жить священнику и его семье было совершенно не на что. Доходило до того, что зимой не служили вообще — никто не приходил, отапливать нечем, денег на дрова нет. Петь было некому, читать было некому, платить за свет тоже было некому. Храм был полуразрушенный, отопления тоже не было — какой там газ, едва сводили концы с концами. Как только наступали холода, ветра проникали в каждую щель старого храма и пробирали до костей, а к концу службы на полу появлялись сугробики из наметенного снега. Находиться в церкви не было никакой возможности, не говоря уж о том, чтобы отстоять два часа службы. Попытка хоть как-то протопить помещение дровяной печкой успеха не имели: сквозняками весь дым затягивало обратно в храм и теперь уже приходилось спасаться от него.

Храм долгое время по причине безденежья был необустроен. Денег не было даже на то, чтобы купить нормальные красивые подсвечники: вместо них стояли ящики с песком, в которые люди и ставили свечи. Экономии ради старались и свет лишний раз не включать, служили при этих свечах.

«Жили очень бедно, — рассказывает матушка, — особенно зимой. Летом-то в храме не было никакого дохода, а то, что приносили прихожане, полностью уходило на хоть какую-то реставрацию. А зимой и этого не было. Хорошо, что местные понимали это и не бросали нашу семью на произвол судьбы. Приносили нам то баночку молочка, то яичек, то творожку. Овощи мы сажали сами. И, конечно, очень сильно поддерживали родители. Если бы не их помощь, то вообще просто страшно представить, как бы мы выживали.»

Через полтора года после свадьбы в семье батюшки родился первый ребенок из семи их детей. Но даже появление малыша не могло помешать матушке помогать супругу на приходе: «Шла на автобусную остановку, грузила коляску в автобус, ехала в храм, и в храме с коляской стояла, пела, потому что петь было некому». И так — день за днем. Хозяйство, дом, по выходным и праздникам — на клирос. «Не было у нас ни отпусков, ни выходных. Ни храм оставить не на кого, ни хозяйство. Так и жили — в работе каждый день и каждый час. С утра вскочили — к скотине. Подоили, проводили на выпас, быстрей, пока дети не проснулись,  домой — цедить молоко, ставить творог… Потом просыпались дети, я переключалась на них — переодеть, помыть, покормить… Такая она, деревенская жизнь. Многим кажется, что батюшки да матушки ничего не делают, два часа попели на клиросе и неделю на диванах валяются. А она вот какая бывает, поповская жизнь. Под вечер сил не остается молитву прочитать».

Вот так городская девушка Ира в одночасье из благоустроенной городской квартиры, из комфорта и налаженного быта перенеслась в самую гущу деревенской жизни. Освоила и огород, научилась и за скотиной ходить, и делать и свой творог, и свой сыр, и сливки, и простоквашу… Стремилась ли она именно к такой жизни? Она и сама не знает. Просто так положил Господь, и она приняла Его волю. «Мне помогло то, что я всегда любила животных, не боялась я ни коров, ни коз, ни овец. Мне нравилось ходить за ними, общаться с ними: где-то погладишь, слово ласковое скажешь, они тебе в глаза смотрят, кажется, что понимают. Может, и правда — понимают. И у меня  к ним даже благодарность какая-то была: они же нам свое отдают: молоко, мясо… «

А потом пошли дети один за другим. Матушка шутит: «После рождения второго ребенка я стала невыездная. С двумя я уже ничего не успевала. Но, слава Богу, к тому времени у нас уже появились певчие, поэтому петь было кому. И я спокойно отдала клирос, понимая, что я им со своими детьми только мешаю. Потом и хор появился, три-четыре человека, и теперь на клиросе всегда хоть кто-то да был».

Что было самое тяжелое для матушки? — отсутствие общения. «Деревенским же некогда разговоры разговаривать да чаи распивать. Жизнь в деревне — сплошная работа, работа и еще раз работа, с утра до вечера. У всех скотина, огороды, посадки. А мне так хотелось просто поговорить хоть с кем-нибудь. На службе общаться не будешь, нельзя. А после службы все бегут скорей на огороды. Я очень страдала от этого. Одно время я пекла просфоры. Пекла в русской печке. Труд это был просто каторжный. Приходили ко мне  две женщины, вроде как помогать. Тесто замесят, посидят немного и уходят — им же тоже надо в дома, к семьям, к скотине. А все тяготы ложились на меня. И часто бывало, что просфоры поставлю в печь, вынимаю готовые, а они разваливались, служить на них нельзя. И слезы были, и приходились все на следующий день перепекать — да что там, столько всего этого было… Но я все равно была рада этим женщинам, потому что с ними хоть как-то да можно было пообщаться. Хоть немного, хоть часок — и то было для меня как отдушина».

Проблем хватало. Своего дома не было, снимали старенький домик у одного дедушки. В конце 1996 года батюшке, как местному жителю, администрация выделила участок под строительства дома, но пока строились, жили в съемном домике. Ох, и домик это был! Весь в щелях, решето, а не дом. Холодильник был не нужен, продукты хранили у двери, сквозняки выдували из старого дома все тепло. Бывало так, что матушка ставит к порогу кастрюлю с супом, а на утро суп превращался в кусок льда. С осени и до мая дети ходили по дому в валенках — полы были ледяные. Топили дом дровами. Все дни проходили в дровах, в том, чтобы принести воды, унести помои, постирать-помыть, выгрести золу из печи, наколоть-принести дров… И это не начало 18 века, это наша с вами современность.  Удобств тоже никаких. Стирала на руках, потом на древней машинке Рига, воду выносила вручную. Автомат купили только после пятого ребенка, накопив денег. И прожили так почти восемь лет.

Потом все-таки переехали в новый дом, где были и удобства, и тепло, и зимой можно было не ходить в валенках. И, казалось, все хорошо, наконец-то налажен быт, но… В 2005 году в недавно отстроенном доме случился пожар. Матушка была в хлеву, а когда вернулась, то увидела, что изо всех окно валит дым. Старшие дети были в школе, младшие сумели выбежать сами. В полыхающем доме осталась только младшая дочка, девятимесячная Танюшка. Матушка кинулась в огонь спасать ребенка. Она смогла найти дочку, выхватила ее из горящей кроватки и выскочила назад. Тут уже пожар заметили люди, набежали местные мужчины, кое-как помогли, кто-то вызвал «скорую», матушку с двумя дочками увезли в реанимацию.

Старшую девочку быстро выписали, а вот Танечка была вся обгоревшая. Малышка прожила всего лишь сутки и отошла ко Господу. «Мне до сих пор страшно вспоминать это, — признается матушка Ирина. — Это кошмар, который невозможно забыть. У меня обгорело лицо — за ту минуту, что я находилась в доме, я получила ожоги лица. А девочка, конечно, была вся в ожогах… Не было шансов у моего ангелочка. Ушла, ушла…» Матушка неделю лежала  в институте Склифосовского. Боялись, что придется делать пересадку кожи, но обошлось. Все зажило, и только шрам на лбу у матушки напоминает о пережитом ужасе.

Но все проходит. Надо было продолжать жить, растить детей, восстанавливать дом, сгоревший до фундамента. Пока этот дом восстанавливали, жили в другом доме, летом поселились в гараже, уцелевшем в  пожаре, батюшка сколотил огромный топчан, на нем и спали всей кучей. «Очень помогли прихожане. У нас и сено сгорело, скотину было нечем кормить — помогли с сеном. И вещами помогли, и со стройкой тоже. Не оставили в беде. Да, отстроились, поставили новый дом, в котором и живем сейчас.  Слава Богу за все».

Короткая фраза — слава Богу за все. Но что зачастую стоит за ней? Никто не знает, через сколько скорбей и страданий приходится пройти людям, научившимся с такой твердостью и неподдельной благодарностью произносить эти слова. Вот и матушка Ирина, столько пережившая — нищету, неподъемные труды, пожар, гибель ребенка, и через шесть лет — кончину мужа.

«Как-то прошло все стремительно — говорит матушка. — Нам с ним даже некогда было говорить. Он весь день по разъездам по делам храма, я вся в детях и хозяйстве, а вечером оба уставшие не до разговоров. До кровати бы доползти, по дороге не уснуть. Все прошло, как один день. Нет, не скажу, что моя жизнь легкая. Растить столько детей очень тяжело, особенно если нет помощников и в тех бытовых условиях, в которых мы жили. Но, как говорят, Господь не дает креста большего, что не сможешь вынести. Видно, все это по мне. Да, с детьми было очень тяжело. А сейчас я рада, что их так много. Они не дают мне погаснуть, закиснуть. Они дают мне силы жить».